5.
«Мнемозина». Лета, богиня забвения. Согласно греческой мифологии, богиня ночи Никта произвела на свет Гипноса, бога сна (отсюда слово «гипноз») и его брата-близнеца Тонатоса, бога смерти (отсюда «танатопрактика» и «танатонавт»). Тонкое различие между двумя братьями дарит возможность пробуждения. Гипнос, в свою очередь, породил Морфея (от него пошло слово «морфология»), божество, чье предназначение — усыпление смертных. Он прикидывается знакомыми существами, внушающими спокойствие и помогающими заснуть.Кроме внука Морфея у Никты есть внучка Лета, воплощение забытья. Ее часто путают с одноименной рекой в аду, воды которой позволяют душам забыть, кем они были, чтобы безмятежно возродиться в будущем. Об этом говорится у Вергилия в VI песне «Энеиды», где Эней находит в Элизии своего отца Анхиза:
«Что за река там течет — в неведенье он вопрошает, —
Что за люди над ней такой теснятся толпою?»
Молвит родитель в ответ: «Собрались здесь души, которым
Вновь суждено вселиться в тела, и с влагой Летейской
Пьют забвенье они в уносящем заботы потоке.
Эти души тебе показать и назвать поименно
Жажду давно уже я…»
«Мыслимо ль это, отец, чтоб отсюда души стремились
Снова подняться на свет и облечься тягостной плотью?»
<…>
«Даже тогда, когда жизнь их в последний час покидает,
Им не дано до конца от зла, от скверны телесной
Освободиться…
…Одни, овеваемы ветром,
Будут висеть в пустоте…
Чтобы немногим затем перейти в простор Элизийский.
Время круг свой замкнет, минуют долгие сроки, —
Вновь обретет чистоту, от земной избавленный порчи,
Душ изначальный огонь, эфирным дыханьем зажженный.
Времени бег круговой отмерит десять столетий, —
Души тогда к Летейским волнам божество призывает,
Чтобы, забыв обо всем, они вернулись под своды
Светлого неба и вновь захотели в тело вселиться»
[Пер. с латинского С.А. Ошерова.].
6.
Тучи постепенно расступаются перед розовым солнцем. Голуби под окном шумно предаются любовным играм. Рене Толедано так и не уснул. На часах уже 7:30. Он встает, смотрит на себя в зеркало в ванной. Он бледен, под глазами круги.Вчера я совершил непоправимое. С минуты на минуту сюда нагрянет полиция. А может, они дождутся, пока я заявлюсь в лицей, и арестуют меня прямо на работе, на глазах у учеников. Вот будет унижение: человек, призванный учить молодую поросль уму-разуму, оказался не в силах взять в руки себя самого и, подстегиваемый животным инстинктом, совершил непоправимое.
Он, поборник скромности, уже видит газетные заголовки: «Учитель истории оказался убийцей бездомного». Весь дрожа, он твердит про себя: «Наверное, лучше всего было бы явиться с повинной. Это может сыграть мне на руку: я буду настаивать, что воспользовался правом на самооборону». Он быстро одевается, хватает сумку, прыгает в машину и мчится в ближайшее отделение полиции. Перед зданием полиции он несколько минут стоит, глядя на входную дверь, на мельтешение людей в форме цвета морской волны.
Поверят ли мне?
Подъезжает фургон, из него выводят мужчину в наручниках. Он сопротивляется и осыпает полицейских бранью.
— Отпустите! Он сам ко мне прицепился, я только защищался!
Рене напуган.
Они решат, что я укокошил бомжа из чистого удовольствия, как в «Заводном апельсине». То, что выбросил в Сену оружие убийства и столкнул туда же труп, — это отягчающие обстоятельства. Огребу не меньше десятки!
Он торопится уехать. В пути, чтобы отвлечься, включает радио. Ведущий начинает с результатов футбольных матчей. Парижская команда выступила неплохо, хотя ее капитана поймали в злачном месте за употреблением наркотика. Наступает очередь войны в Сирии. Тамошний диктатор, похоже, снова прибег к отравляющим газам, чтобы превратить в беженцев собственное мирное население. Организации помощи пострадавшим, предоставившие доказательства химической атаки, сообщают о сотнях погибших. Многие страны требуют официального осуждения, но Россия и Иран, открыто поддерживающие диктатора, наложили вето. Представитель сирийского правительства утверждает, что повстанцы отравились сами, чтобы привлечь внимание мировой общественности. Забастовка всех транспортников страны продолжится до выходных. Профсоюзы отвергают президентскую реформу. Президент заявил, что не уступит. Конфликт грозит затянуться.
День памяти геноцида армян в 1915 году. Турецкий президент предупредил, что со всеми странами, которые признают то, что он называет «исторической ложью о геноциде армян», Турция автоматически разорвет дипломатические и торговые связи. Он отрицает, что турецкая армия убила полтора миллиона человек, и призывает к уличной демонстрации протеста против «убийства турок армянами в 1915 году». Армянское правительство призвало все страны мира набраться смелости и предпочесть истину выгоде от экономических и дипломатических связей с Анкарой. Происшествия. Еще три 20-летние женщины погибли в Париже от употребления GHB, гамма-гидроксибутирата, он же «эликсир забвения» или «снадобье насильников». Употребление GHB приводит к летальному исходу при передозировке либо отбивает у жертв насилия память о случившемся с ними и не позволяет описать внешность насильников. Погода: впереди несколько солнечных дней. Опасность засухи на протяжении всего сентября.
Выпуск новостей завершается результатами лотереи.
Рене Толедано облегченно переводит дух. О выловленном в Сене трупе не сказано ни слова.
Возможно, они его вообще никогда не найдут. Или им плевать. Дня не проходит, чтобы в реку не упал пьяный бездомный. Эта информация живет в единственном месте — в моей памяти. Достаточно забыть — и все будет так, словно этого не происходило.
Он чуть не сталкивается с машиной справа, водитель которой выпаливает в его адрес очередь брани:
— Пропусти помеху справа, козел! Забыл правила, что ли?
Он прав, недаром на фасаде отцовской клиники написано: «Память — это всё». Я должен сохранять сосредоточенность. Жить в настоящем, забыть прошлое. От этого зависит выживание. Того, кого нет в памяти, не существует. Его больше нет. Вчера вечером я угодил на сеанс гипноза, и на мне поставили новый эксперимент. Сама экспериментатор плохо к нему подготовилась. Я ушел домой, отдыхать, не дождавшись конца представления. Вот и все.
Он твердит про себя эту версию, как мантру.
Больше ничего не было.
7.
Рене Толедано ставит машину на стоянку лицея Джонни Холлидея. У входа в лицей стоит статуя идола молодежи, умершего в 2017 году. В руках у него гитара, на бетоне выгравированы слова из одной из его наименее известных песен, «Я читаю», — его символ веры, побуждающий юношество интересоваться письменным словом. Когда Рене появился здесь впервые, его поразили эти исполненные наивности слова, преподносимые ученикам как плод размышлений античного мудреца. Тогда он сказал себе:— Лицей Джонни Холлидея — а почему не лицей Микки-Мауса? Тоже ведь идол молодежи.
Учитель истории входит в лицей и издали приветствует директора Пинеля, наблюдающего за толпой учеников и учителей в главном дворе. Бетонные стены учебного заведения густо покрыты граффити на тему испражнений и противоестественных половых сношений, сопровождаемые соответствующими непристойными выражениями. Есть и надписи политического свойства — призывы к разрушению общества потребления и бунту.
Не думать больше о скинхеде. Впереди работа, о ней и думай.
Он придает своей походке решительности, приветствует заговорщическим жестом коллег, как будто вместе с ними готовится к бою.
К бою с невежеством. Противник упорен, его нельзя недооценивать. Если больше не думать «о том, о чем нельзя», то будет проще добросовестно трудиться, и тогда все станет как прежде. Забывшую голову меч не сечет.
Снова появляется проклятый тик. Он глубоко дышит и сжимает кулаки.
Где мои профессиональные навыки?
Он кидается в туалет и запирается в кабинке. Его рвет.
Прошлого не изменить. Нельзя вернуться назад, это не видеоигра, где можно переиграть эпизод. Это часть прошлого, я ничего не могу с этим поделать. Я проживу остаток жизни как убийца, и отныне альтернатива для меня такова: либо меня хватает полиция и я сажусь в тюрьму, либо меня не трогают и я должен научиться сосуществовать со своей виновностью.
Он закрывает глаза, старается наладить дыхание, потом спускает воду. Он входит в аудиторию и поднимается на кафедру. Новые первокурсники, тридцать один человек, уже сидят. Они смотрят на него, они с ним незнакомы, тем не менее видят, что он не в своей тарелке. Учитель не только бледен, у него не только запали глаза, но еще и тяжелое дыхание, дергающееся лицо. Чтобы взять себя в руки, Рене достает из сумки бутылку с минеральной водой. Глотнув, он начинает:
— Мы будем работать вместе до июня, и, надеюсь, у нас не будет трений. Учебный год завершается выпускным экзаменом. Те, кто не будет готов, экзамена не сдадут.
Он производит перекличку, ученики один за другим отвечают «здесь».
— Капрал Ипполит Пелисье?
— Здесь!
Он сглатывает.
— Во-первых, я всех прошу записывать за мной. Надеюсь, вы будете относиться к себе с той же требовательностью, с какой отношусь к своей работе я.
Он делает неуклюжий жест и опрокидывает бутылку с водой. Ученикам смешно, зато атмосфера, до того давящая, разряжается.
Они чувствуют, что я сам не свой. Пора прийти в себя. Бараны не должны догадываться, что у пастуха неприятность, иначе он лишится авторитета.
— Спокойствие. Учтите, при малейшем непослушании виноватый отправится к директору, мсье Пинелю.
Таков основополагающий принцип недопущения проблем: максимальная суровость в начале учебного года и постепенное отпускание вожжей, вплоть до полного расслабления в июне. Большинство, не считая сидящих в двух передних рядах, уже слабо интересуется тем, что он скажет. Он приготовил проектор, сейчас над его столом загорается большой экран. Сначала он показывает под симфонию «Из Нового Света» Антонина Дворжака короткий фильм про Большой взрыв и про образование планет. Он комментирует:
— Перед вами прошлое. Представляете, сколько понадобилось случайностей, чтобы вы сейчас сидели передо мной в этом классе живые и здоровые? Потребовался первоначальный взрыв и его распространение в пустоте для образования видимой вселенной. Потребовалось образование нашей планеты, Земли. Ее защита атмосферным слоем. Появление океанов. Зарождение в этих океанах жизни.
На экране появляется синяя водоросль, за ней инфузория, потом серебристая рыбешка.
— Нужно было, чтобы какое-то животное вылезло из воды и пошло по суше. Тиктаалик был первой рыбой, выбравшейся при помощи плавников на берег. Так началось «приключение», приключение жизни, приключение разума, приключение сознания.
Следует быстрая череда изображений. Приматы с каменными орудиями, доисторические люди вокруг костра, пещеры с разрисованными стенами, деревни, окруженные возделанными полями, укрепленные города, сцены конных сражений, коронации правителей.
— Всем вашим предкам повезло родиться, не умереть от болезней в младенчестве, вырасти, не погибнуть на войне, не заболеть или выжить при эпидемиях, не умереть от голода.
Рене видит, что наконец-то завладел вниманием класса.
— И так до тех пор, пока не встретились и не занялись любовью ваши родители…
Ученики, конечно, прыскают, удивленные тем, что учитель упоминает секс на уроке истории, но он как ни в чем не бывало продолжает:
— Ваши родители занялись любовью, от этого родились вы, и родители, надеюсь, постарались, чтобы вы поспособствовали продолжению вида и росту мирового уровня ума и сознания.
На экране мужская и женская фигуры в современной одежде, держащиеся за руки на фоне заходящего солнца.
— А еще понадобилось, чтобы при этом акте один доброкачественный сперматозоид из числа трехсот миллионов проник в яйцеклетку, иначе не сидеть бы вам в этом классе. Поэтому так важно помнить, откуда мы взялись.
Персонажи ролика бегут по экрану в противоположную сторону: от современных родителей до Большого взрыва, разразившегося 15 миллиардов лет назад.
— Те, кто забыл прошлое от чистой лени, те, кто отрицает истинное прошлое и искажает его в интересах пропаганды, тем придется его повторять вместо того, чтобы идти вперед.
Наконец изображение останавливается, на экране фотография учебника истории 1970-х годов.
— Ибо даже официальная история, излагаемая в школьных учебниках, часто подтасована. Например, нам известны только те цивилизации прошлого, которые имели письменность. Среди них известны тоже не все, а только те, где трудились историки. Сужаем дальше: нам знакомы только версии победителей.
— Почему, мсье? — спрашивает ретивый прыщавый ученик из первого ряда.
— Потому что убитый редко может сообщить свою версию боя.
Зал дружно смеется.
— Историки описывали главным образом сражения и жития королей и императоров. По очень простой причине: те им платили, и историков интересовало только это.
Это откровение тоже кажется классу забавным. Рене, довольный произведенным впечатлением, переводит дух.
Больше не думай про скинхеда. Ползи по своей профессиональной колее. Ты учитель истории. Просто учитель истории.
Кашлянув, он продолжает:
— Но не будем заблуждаться: войны были только массовыми закланиями, устраиваемыми ради экономических и религиозных интересов, а то и по прихоти правителей. Эгоисты и властолюбцы отправляли других людей на бойню, чтобы завоевывать новые земли, сырье, деньги, любовниц, рабов, работников. Они превращали мирных людей в воинов-убийц, обязанных убивать других людей, которых совершенно не знали и к которым, возможно, испытали бы симпатию при встрече при иных обстоятельствах — например, если бы нагрянули к ним как туристы. Представьте солдат двух воюющих армий, вдруг решивших отправиться вместе в отпуск. Они пинали бы там мяч, плавали бы наперегонки… Знаете, если не забивать людям головы националистической пропагандой или религией, то обычно они желают ближним добра.
Это соображение вызывает у учеников удивление, и Рене берется его развить.
— Но вот войны… Из-за них величайшим убийцам ставили памятники, их награждали медалями. Затем историки победившей стороны придумывали достоверный сценарий, делающий приемлемой для современников и для потомков мысль о легитимности и необходимости этих преступлений.
Он выдерживает паузу, чтобы смысл сказанного улегся во всех головах.
— Но хуже всего даже не это. Часто те же самые историки, выполняя повеления своих могущественных заказчиков, переворачивали все с ног на голову и изображали палачами жертв, и наоборот. Вопросы?
Поднимает руку другой ученик из переднего ряда, в очках со стеклами толщиной с бутылочное донышко.
— Все это теория. Не могли бы вы привести конкретный пример?
— Конечно. Возьмем Крит. Все знают миф о Тезее и минотавре? Минотавр — чудовище с головой быка, которому регулярно приносили в жертву, на растерзание и пожирание, семерых юношей и семерых девушек из Афин. Минотавр жил в лабиринте. Герой Тезей при помощи Ариадны, дочери царя Миноса, сумел убить чудовище. Однако последние археологические находки рисуют совсем другую картину. Утонченная и мирная критская цивилизация предшествовала греческой. Начав завоевывать окрестные острова, греки быстро вступили в соперничество с критянами, у которых процветала торговля со всем Средиземноморьем. Корабли критян превосходили прочностью греческие, их города дальше зашли в развитии, более изощренной была их культура, а главное, куда значительнее было их богатство. Это не могло не вызывать зависть у континентальных греков, потомков жестоких индоевропейских народностей. Царь Минос не смог оказать завоевателям достойного сопротивления. Он оказался не готов к их свирепости и понадеялся на переговоры. Но какие могут быть переговоры с теми, кто решил попросту вас истребить? В считаные месяцы утонченный мир пал под ударами кровожадных орд. После того как все миносские города были преданы огню, женщины обесчещены, богатства разграблены, мужчины обращены в рабство, тексты сожжены, греки придумали миф о герое Тезее — греческом вожде, победителе чудовища с бычьей головой, пожирателя юношей и дев. Мы располагаем только версией греческих историков, превративших эту трагедию… в красивый рассказ.
На лицах учеников читается удивление. Рене Толедано любит этот эффект, который называет размыканием, отверзанием вежд, прозрением. Ему в такие моменты всегда вспоминается соколиная охота: чтобы обмануть птицу, ей склеивали веки, чтобы вернуть зрение перед самой охотой. Он продолжает:
— Могу привести еще более древний пример, уже не связанный с войной, но тоже показывающий, как нами манипулируют историки: пирамида Хеопса в Египте. Всегда считалось, что ее возвел в 2500 году до нашей эры фараон Хеопс. Такие записи остались от его писцов, получить же больше информации не было никакой возможности. Но писцы эти были, конечно, чиновниками на жалованье и записывали то, что им велели. Только в начале этого года благодаря новой системе датировки было доказано, что эту пирамиду построили по меньшей мере за 5000 лет до нашей эры. Соответствующую запись нашли во время правления Хеопса, и тот, побывав в пирамиде, решил превратить ее в свое захоронение. Он не имел никакого отношения к ее строительству, да и не смог бы ее возвести, потому что примитивные технологии его эпохи ни за что бы этого не позволили. Пирамида пустовала уже не одну тысячу лет, вот ее и приспособили для несвойственной ей задачи — служению мегаломании этого фараона. Это как если бы через две с половиной тысячи лет какой-нибудь монарх, наткнувшись на Эйфелеву башню, решил сделать из нее свое надгробие, понятия не имея о ее прежнем назначении.
На лицах некоторых учеников читается сомнение.
— Так и надо будет написать в экзаменационной работе?
— От этого вам будет польза на всю жизнь, — отвечает он загадочно. — Запомните, есть разница между пережитой и рассказанной историей, между историей подданных и историей правителей. Память — главнейшая политическая добыча, потому большинство политиков и стремится завладеть ею, сформировать ее к своей выгоде.
— Но, мсье, — подает голос кто-то из учеников, — если, послушав вас, мы станем говорить то, чего нет в программе, мы провалим экзамен.
— Значит, отметка на экзамене вам важнее истины?
Ученик стесняется ответить утвердительно, но, кажется, уже обзавелся твердым мнением на сей счет.
Сегодня первый день, он проверяет меня, потому что чувствует, что я сам не свой. Хорошенькое начало.
— Такие, как вы, выбирающие повиновение и всеобщую похожесть вместо размышлений и самостоятельности, готовят фашистское общество.
Ученик явно потрясен несоразмерностью обвинения.
Что-то я переборщил, но брать свои слова назад поздно. Не найду способа успокоиться, еще чего доброго покроюсь сыпью!
Звучит звонок на перемену. Рене ждет, пока все выйдут из класса, чтобы самому тоже пойти подышать воздухом. Его взгляд ловит Пинель, по-прежнему торчащий у двери своего кабинета, открывающейся во двор. Директор машет ему рукой, как будто спрашивает: «Ну, как все прошло?» В ответ Рене показывает большой палец — мол, отлично, как всегда.
Странно он на меня смотрит. Неужели что-то заподозрил? Неужели на моем лице печать преступления?
И тут же, конечно, у него дергается правый глаз. Он идет в туалет и опять подставляет лицо под холодную струю.
Главное, что я продержался. Сохранил лицо благодаря профессионализму. Теперь надо продолжать уроки, как будто ничего не случилось. Возможностей по-прежнему всего две. Либо труп найден и я сяду в тюрьму, либо не найден и нечего мучить себя, вспоминая эту травмирующую сцену. Забыть — и дело с концом. Забыть. Как это делается? А вот так — больше об этом не думать. Что, собственно, забыть?..
8.
Полуденный звонок. Время обеда. Лицейская столовая выкрашена в ярко-оранжевый цвет. Неоновые светильники на потолке заливают белые пластмассовые столы слепящим светом. В нос бьет запах дезинфекции. Рене Толедано находит Элоди Теске на ее привычном месте — в самом тихом углу справа.— Что-то ты бледный. Не выспался? — спрашивает она его.
Глядя на нее, он успокаивается от одного ее присутствия. Но молодая блондинка с короткой стрижкой не скрывает тревоги.
— Ты в порядке, Рене?
Что, если во всем признаться? Это же она потащила меня на представление. Кому меня понять, если не ей?
— Ты взял и удрал с баржи! Я пыталась тебя окликнуть, но ты не отозвался. Вот твоя куртка, ты ее забыл.
Она достает из пакета его бежевую куртку.
Да, все ей выложить. Облегчить душу. Она ведь мне друг, настоящий друг. Это воспоминание очень тяжело носить в себе. Мне полегчает, если я поделюсь с ней своими угрызениями совести. Может, она меня подбодрит, посоветует пойти в полицию и во всем сознаться. Может, даже пойдет туда со мной. Она всегда была рядом в трудные моменты. Знаю, она не подведет.
— Я…
Договорить невозможно.
…убил человека.
— Я выставил себя чудовищем при сотне зрителей, я должен был показаться им смешным. Это был очень болезненный момент.
— Не преувеличивай. Может, ситуация и была неловкой, но это всего-навсего гипноз. Зрелище. Помнишь, перед тобой мужчина стоял на четвереньках и изображал собаку, женщина сказала, что в зале сидят похитившие ее инопланетяне, еще одна, не сгибая спины, удержала равновесие между двумя стульями. Гипноз есть гипноз. Никто тебя не осуждал. Все понимали, что присутствуют при новом эксперименте с участием человека, храбро согласившегося на роль в представлении. Вот и все.
Он следит за дверью, из которой могут появиться полицейские, но видит только других учителей, отдыхающих после первой в учебном году встречи с учениками.
— Я должен кое-чем с тобой поделиться, Элоди. Теперь я знаю, почему люди не помнят свои прежние жизни. Потому что прежняя жизнь может испортить нынешнюю. Побывав в шкуре солдата Первой мировой войны, я… В общем, я здорово понервничал.
— Я видела.
— У меня была бессонная ночь.
Она вопросительно приподнимает бровь:
— Только не говори, будто веришь, что действительно пережил одну из твоих прежних жизней, Рене!
— Буддисты в это верят. И древние греки верили.
— Мистические писания возрастом более двух тысяч лет!
— А Талмуд? Сейчас найду. Вот! Перед выходом новорожденного из материнского чрева ангел касается его верхней губы и говорит: «Забудь», чтобы дитя не тревожили воспоминания о его прежней жизни. От этого прикосновения ангела остается след — выемка между верхней губой и основанием носа, которая так и называется — след ангела. Потому мы и не помним свои прежние жизни: чтобы они не травмировали нас в нынешнем существовании.
— Как мило! Но это всего лишь легенда.
— Из-за этого регрессивного гипноза я пересек запретную границу. Оттуда вылезло… чудовище. Теперь оно сидит во мне, и я над ним не властен.
Коллега, учитель-естественник, пристально на него смотрит, не понимая, шутит он или говорит серьезно. Она хочет что-то сказать, но передумывает.
— Сходим за едой, — предлагает она.
Они встают в хвост очереди. Элоди пытается сменить тему:
— Как ты поладил с новыми учениками?
— Не знаю, как сформулировать первое впечатление… Давай попробую: они слышат, но не слушают, видят, но не смотрят, знают, но не понимают.
— Здорово же ты разочарован! Я тебя не узнаю. Ты говоришь как старый реакционер.
— Признаться, сегодня утром я испытывал больше напряжения, чем в это же время год назад. У меня впечатление, что я занят никому не нужным делом. Что ученикам ничего не интересно. Мне становится трудно их выносить, потому что у меня не получается их учить. Мы растим себе на смену поколение неучей и профанов. Они отбарабанивают программу, все то, что слышат в новостях и от родителей, в рекламе, в интернете, но совершенно лишены собственных мыслей, не имеют ни малейшего желания развивать собственное понимание. Им подавай готовые мысли, они охотно их присвоят. Это, знаешь, как фастфуд: быстрая уже прожеванная мысль, безвкусная, зато усваивается на раз-два.
— А вот и нет. Среди учеников есть замечательные, они внимательны и умны. Ты сам мне говорил в прошлом году, что некоторые, которых ты сначала считал тупицами, потом прыгнули выше головы, — напоминает Элоди.
— Хорошие ученики попадаются, согласен, а вот выйдут ли из них хорошие люди, еще неясно. Представь, им даже непонятна польза самостоятельной мысли! Они довольствуются повторением того, что им говорят, чтобы сдать экзамены. Только об экзаменах и думают, а на то, что происходило с их предками, плевать хотели. Они не соображают, что я учу их истории их же пращуров.
— Надо будить в них природное любопытство, это и есть наше ремесло. Наша задача — найти способ их заинтересовать.
Девушка на раздаче предлагает Рене квашеную капусту, он кривится и ищет что-нибудь другое.
— Расхотел? — удивляется Элоди.
— Представь, да! После того как я побывал в шкуре Ипполита, у меня отвращение ко всему, что имеет хоть какое-то отношение к германскому миру.
Она берет пиво, он — бутылку красного вина.
— Во мне появилась агрессивность, какой раньше не было, какой-то прилив тестостерона. Прямо как у солдата в разгар сражения! Это во мне засело, такое чувство, что я и впрямь воевал на той войне. Наверное, это и мешает мне уснуть.
Они возвращаются за свой столик и молча едят. Потом Элоди предлагает выпить кофе снаружи, чтобы она могла покурить.
— Ты какой-то не такой, Рене. Меня поразили эти твои речи о молодежи. Не подозревала в тебе такого цинизма!
— Мне нехорошо, Элоди. Такое ощущение, что вся моя жизнь разом рухнула.
— Из-за того, что случилось вчера вечером?
— Хотелось бы мне, чтобы этого вечера вообще не было!
— Я не верю в предшествовавшие жизни, зато верю в силу убеждения.
Молодая блондинка кладет ладонь на руку Рене и подмигивает.
— Мы с тобой давно друзья, но ты никогда по-настоящему не интересовался мной, Рене. Расскажу-ка я тебе о своем детстве. Вдруг это поможет тебе справиться с твоей теперешней проблемой?
Она отпивает кофе, закуривает сигарету и черпает в затяжке отвагу, чтобы поведать ему о своем прошлом.
9.
Подростком Элоди Теске хотела быть первой красавицей класса. Родители одевали ее как куклу, но этого ей было мало: хотелось самого красивого тела, чтобы все ей восхищались. Хотелось быть похожей на моделей с обложек женских журналов — худющих, с длиннющими ногами. Для достижения этой цели она вызывала у себя рвоту и глотала слабительное. Она все сильнее худела, все больше превращалась в скелет. Лицо стало обтянутым кожей черепом, в бассейне все видели ее торчащие ребра.Учителя поговорили с ее родителями, но нотации ни к чему не привели: заставить ее есть было невозможно, она научилась без усилия вызывать у себя рвоту. Родители были в ужасе, они уже не знали, что предпринять, чтобы спасти дочь. Они обратились к авторитетному специалисту по анорексии, врачу, часто выступавшему по телевидению и имевшему на счету несколько чудесных исцелений. Его звали Максимилиан Шоб. Это был видный и чрезвычайно красноречивый мужчина.
— Я лечил и вылечил всех молодых женщин, обращавшихся ко мне из-за проблем с питанием — и с анорексией, и с булимией, — заверил он Элоди при первой встрече, сплетая и расплетая длинные пальцы. — Представьте, у 90 процентов обращающихся ко мне женщин болезнь вызвана детским травматическим опытом. Поэтому я задам вам вопрос: вы подвергались в детстве домогательствам? Члены семьи, друзья родителей позволяли себе в отношении вас что-либо неподобающее?
— Нет! — решительно ответила юная Элоди.
— Может быть, так бывало, но вы это забыли?
— Ничего подобного я не помню.
— Возможно, забыли. Расслабьтесь, закройте глаза. Представьте вашу комнату. Вспомните все детали. Кровать. Стены. Кукол. Игрушки. Получается?
— Да, более-менее.
— А теперь представьте: ночь. Весь свет погашен, кроме ночника. Вы слышите звуки, дверь открывается, на пороге кто-то стоит. Вы видите силуэт. Видите?
— Нет.
— Вы его видите, но так хотите забыть, что ваше сознание отказывается согласиться. Расслабьтесь. Подпустите забытую правду ближе. Вглядитесь в этого человека. Ну же! Небольшое усилие памяти — и вы его узнаете. Это всего лишь силуэт в дверном проеме, но я уверен, что вы его видите.
— Никого я не вижу.
— А вы постарайтесь, мадемуазель. Хотите выздороветь — действуйте. Кто это? Ваш отец? Брат? Кузен?
— Никого там нет.
— Это кто-то хорошо вам знакомый. Кто-то из близких. Или из друзей семьи. Кто-то, кого вы хотели забыть, но из-за него ваше сознание не знает покоя. Это произошло, перестаньте себя обманывать.
— Нет, ничего не произошло.
— Кто он? Наберитесь храбрости увидеть и назвать его. Уверен, вы сможете, Элоди! От этого зависит ваше выздоровление. Знаю, теперь вы в силах взглянуть в лицо задвинутой в дальний угол правде, как бы болезненна она ни была. Ну-ка! Это для вашей же пользы. Обещаю, после этого все пойдет гораздо лучше.
И тогда Элоди произнесла имя:
— Кристиан.
— Кто это?
— Мой дядя Кристиан.
Психиатр удовлетворенно кивнул:
— Хорошо, вы ведь его видите? Вы готовы снова пережить ту сцену? Опишите мне происходящее во всех подробностях.
И девушка-подросток выдала историю, полностью соответствовавшую намекам психотерапевта. После сеанса доктор Шоб похвалил ее за отвагу и пообещал, что теперь все наладится, потому что у нее нашлись силы выкопать то, что грызло ее с детства, скрытую правду, как он это назвал. И что же, к ней в считаные дни вернулся аппетит, она стала нормально питаться. Лечение Шоба принесло ей выздоровление, зато дяде Кристиану сильно не поздоровилось.
Вечером, сразу после «разоблачения», отец Элоди измордовал его и чуть не убил, но вмешалась полиция, приехавшая арестовать Кристиана за домогательство к несовершеннолетней. По показаниям подростка было заведено уголовное дело. Другие заключенные устроили Кристиану веселую жизнь, так как педофилия, хотя и происходит обычно внутри семей, считается в тюрьмах худшим преступлением. В итоге он покончил с собой в камере. В предсмертном письме, адресованном Элоди, он написал: «Клянусь, я к тебе никогда не прикасался».
Тогда ее обуяли сомнения, она стала искать в интернете других «спасенных» доктором Шобом и наткнулась на девочку, пережившую в точности то же самое, с точно такими же последствиями. Связавшись с ней, она узнала о теории ложных воспоминаний доктора Элизабет Лофтус [Элизабет Лофтус (р. 1944) — американский психолог и специалист по изучению памяти.]. Та посвятила себя борьбе с психиатрами и психоаналитиками, внедрявшими ложные воспоминания об инцестах и домогательствах в детстве пациентов для эмоционального шока, клавшего конец прежней зацикленности. Чаще всего врачи действовали добросовестно, но не соизмеряли свою силу убеждения. В статье доктор Лофтус утверждала, что стереть ложное воспоминание может только тот, кто его внедрил. Поэтому Элоди вернулась к доктору Шобу и потребовала, чтобы он «взял назад» содеянное.
Сначала он отказывался признавать, что все это было манипуляцией, напоминал, что Элоди пришла к нему больная, а потом поправилась. Он даже сказал: «У любого выздоровления есть цена, для любого чуда требуется жертва». И добавил: «Я потушил пожар направленным взрывом. Цель оправдывает средства». Но Элоди не могла забыть, что он принес в жертву жизнь невиновного человека. Она пригрозила, что разоблачит его в социальных сетях, а то и в прессе, сказала, что его могут обвинить в непредумышленном убийстве. Ей было всего 16 лет, но она твердо решила восстановить попранную справедливость. Она нашла убедительные слова, и в конце концов Шоб согласился лишить ее ложных воспоминаний о дядиных домогательствах.
10.
Преподавательница естественных наук нервно крутит в руках зажигалку.— Теперь ты знаешь мою историю. Правда о ложных воспоминаниях не оживила бедного дядю Кристиана, но, по крайней мере, сняла с меня часть вины, а главное, вернула доверие к собственной памяти. Все это было для меня и кошмаром и прозрением. Оказалось, что рассудок легко поддается манипулированию: мозг пластичен, как тесто, в него запросто проникает ложь, и ты искренне в нее веришь. Шоб предложил мне представить эту сцену, и я не только представила, но и полностью поверила, что все так и было. Все перевернулось с ног на голову: я-то выжила, зато бедный дядя погиб.
— Какой ужас ты мне рассказала, Элоди! Я очень тебе сочувствую. Теперь многое становится понятнее. Поэтому ты неравнодушна к гипнозу?
— Конечно.
Она быстро делает одну затяжку за другой.
— Я ведь к чему веду? Возьмем твою вчерашнюю «мини-травму». На твоем месте я бы вернулась к этой гипнотизерше, пусть она избавит тебя от ложного воспоминания, которое в тебя заронила и которое теперь тебя мучает. У каждого есть в прошлом кое-что, что следовало бы поправить, начиная с детства. Не хватало добавить к этому наши прежние жизни, тогда этому не будет конца…
— Я не ожидал, что у всего этого будут такие последствия.
— Обязательно к ней сходи, пусть приведет в порядок то, что разбередила. Пусть удалит из твоих мозгов эту историю о бедном солдатике, тогда к тебе вернется здоровый сон.
Днем Рене Толедано проводит такие же уроки еще с двумя классами и им советует искать истину о событиях, искажаемых официальной историей. Потом он садится в учительской за компьютер, чтобы накопать в интернете побольше сведений о ложных воспоминаниях. Найдя статью об американском психологе Элизабет Лофтус, он решает кратко отразить ее в своей «Мнемозине».
11.
«Мнемозина». Ложные воспоминания Элизабет Лофтус взялась доказать, что человек может убедить себя в реальности того, чего на самом деле не было. Для доказательства возможности обмануть собственную память она попросила ассистента подобрать испытуемых. При личной встрече с каждым из них она говорила: «Член вашей семьи рассказал нам занятную историю из вашей молодости». Историй у нее было три: две правдивые и одна полностью вымышленная, якобы рассказанная родителями испытуемого, то есть полученная из надежнейшего источника.Она изобретала невинные вещи, типа: «В раннем детстве вы потерялись в торговом центре, и вас искали при помощи объявления в залах»; «Вы опрокинули бокал красного вина на платье новобрачной»; «Вы хотели погладить собаку, а она вас укусила». Через несколько месяцев у участников эксперимента спрашивали, помнят ли они эти случаи, и 34 % из них готовы были поклясться, что все это происходило с ними на самом деле, и могли живописать подробности.
— Виноват.
— Какая жизнь интересует вас теперь?
— После героической, где я погиб молодым, насильственной смертью, не создав семьи, хорошо бы прямо противоположную, где я дожил до преклонных лет и умер естественной смертью, в окружении родных, в мирной стране.
— Как пожелаете.
Она предлагает ему закрыть глаза, расслабиться, представить себе лестницу, дверь в бессознательное, пройти в коридор со 111 пронумерованными дверями. Загорается красная лампочка над дверью 95. Он входит в нее.
13.
У него худые, все в венах, морщинах, коричневых пятнах руки. Он лежит в постели, вокруг люди. Справа седой старик, три молодые пары и шестеро детей. Слева священник и мужчина в старинном одеянии. Рене Толедано осознает, в каком теле находится: в этой жизни он — старуха.— О, моя дорогая!
Рене соображает, что седовласый старик, произнесший эти слова и взявший ее руку для поцелуя, — ее муж.
— Видишь, здесь кюре и нотариус.
Человек, представившийся нотариусом, протягивает листок с надписью крупными буквами: «ЗАВЕЩАНИЕ». Рене становится понятнее, кто он, вернее, она. Он видит красиво выведенные строки: Графиня Леонтина де Виламбрез. Замок Виламбрез, 1785
Дальше идет длинный список построек, земельных угодий, лошадей, ослов, кур, а также всяческих карет, плугов, предметов обстановки и столового серебра. Глаза снова пробегают список, дрожащая рука неуклюже выводит подпись, нотариус бормочет слова благодарности и исчезает. Потом подходит кюре с предложением «облегчить душу исповедью». Она припадает к его уху.
— Исповедуюсь в том, что много времени потратила на попытки уклониться от положенных мне по рангу светских обязанностей: всех этих балов, светских глупостей… Меня часто не хватало на мужа и детей!
— Отпускаю ваши грехи.
— Это не все. Исповедуюсь, что имела плотскую связь с садовником, ибо муж мой давно утратил мужскую силу, а я всегда сохраняла тягу к плотским утехам.
— М-м-м… И этот грех отпускаю вам.
— Знайте, как это ни тяжко, что я вступала в связь не только с садовником, но и с конюхом и со многими лакеями, чего не стыжусь: почему только у мужчин должно быть право не стесняться своих побед, хотя у нас, женщин, тоже есть стремление к противоположному полу? Богу угодно, чтобы настал день, когда женщины станут равными мужчинам и тоже смогут по своему усмотрению покупать любовь, отбирая тем самым у мужчин одну из их многочисленных привилегий.
Удивленный кюре покашливает, надеясь, что остальные ничего не слышали.
— Еще я должна сказать вам, святой отец, что презираю всех святош, верящих в суеверия, коими Церковь кормит наивных и доверчивых ради своего собственного обогащения…
— Полагаю, все уже сказано, — прерывает ее священник.
Он молится на латыни, перекрывая голос старухи. Потом крестит ей лоб.
— Отпускаю вам ваши грехи, графиня. Да пребудет ваша душа в раю.
После ухода нотариуса и кюре к ней подходит граф.
— Что ж, любимая, теперь самое время сказать мне… где?
Он гладит ее по лбу.
— Что «где»?
— Где вы зарыли ларец со слитками?
— Знаете, Гонзага, я терпеть не могу эти упоминания вашей любви ко мне: «любимая», «дорогая»… Мы не на конюшне!
— Прекрасно, Леонтина. Скажите нам, где ларец. Если не скажете, то вся семья лишится родового достояния. По словам врача, вам остались считаные часы.
— Отчасти это наследство, оставленное мне родителями, а они, если вы не забыли, Гонзага, в конце жизни относились к вам неодобрительно. Передать эти деньги вам значило бы проявить неуважение к ним.
— Речь не об одном мне, любимая, есть еще дети! Дети мои, скажите вашей матери и бабушке, как она вам дорога.
Подходит старший сын.
— Ну же, матушка, говорите! — произносит он с угрозой. — Известно, что ларец где-то в парке, за замком, но где? У озера? В лесу?
— Где золото, мадам? — пристают внуки. — Где слитки? Мы хотели бы на них взглянуть…
— Итак, вы собрались здесь, вокруг меня, только из-за наследства. Как стервятники, дожидающиеся, пока зверь издохнет, чтобы разорвать его на части.
— Для нас позор, что вы можете так думать!
— Дражайшая супруга!
— Матушка!
— Мадам!
Все пытаются схватить ее за руку, но она всех отталкивает.
— Такими вы мне отвратительны. Ваша любовь ко мне — лицемерие!
Леонтина разглядывает свое семейство. Все притворяются, будто ничего не слышали, и продолжают подлизываться.
— Ну же, скажи, любимая! Где сокровище?
— Где сокровище, матушка?
— Где сокровище, мадам?
— Марсу, — бормочет графиня.
— «Марсу»? Это название коммуны, где спрятан ларец?
— «Марсу»? Это какое-то диалектное словечко.
— А по-моему, это латынь, надо вернуть священника, вдруг он поймет?
Старуха с трудом приподнимает голову:
— Позовите горничную, мне надо облегчиться.
Прибежавшая горничная помогает ей добраться до чулана, где стоит кресло с дыркой и таз. Графиня закрывает дверь и самостоятельно справляет нужду. К удивлению Рене, когда она молчит, ему доступны ее мысли.
Дурак на дураке. Делают вид, что меня любят. Но я-то их не люблю, а презираю. Ненавижу. Лучше лишить их моих денег, чем отдать на таких условиях. Лучше уж так, я заранее смеюсь, представляя, как они раскапывают все имение. А я зарыла ларец под большим дубом в глубине парка, в левой его части.
Потом из туалета доносится ее вопль:
— Марсу!
Она шлепается на пол. В коридоре слышны шаги. Родные находят ее безжизненное тело. Душа старухи покидает бренную телесную оболочку и образует эктоплазму, полностью повторяющую видом бывшее тело. Дух Леонтины видит дух Рене и удивленно щурится.
— Вы кто, черт возьми?
Учитель истории застигнут врасплох.
— Я тот… То есть я… В общем, однажды в будущем вы станете мной…
— Что вы здесь делаете именно сейчас? Надеюсь, вы-то хоть не охотитесь за моими слитками?
— Я — нет… я… то есть вы…
Но душу Леонтины влечет далекий свет, и она отправляется туда, откуда он льется. Все ее семейство тем временем кричит, вопит, рыдает, тряся ее опустевшую телесную скорлупу. За спиной у учителя истории появляется дверь. Он выходит в нее, попадает в коридор, доходит до двери под номером 112. Открыв ее, он поднимается по лестнице, на женский голос, звучащий все громче:
— …четыре, три, два, один, ноль. Открывайте глаза, мсье Толедано.
Сухой щелчок пальцами.
14.
Рене хлопает глазами.— Ну, что? — спрашивает его Опал с любопытством вперемешку с тревогой.
Он тяжело дышит, еще не отойдя от сцены, в которой только что участвовал. Просит воды. Опал идет за кулисы за водой. Он дышит уже спокойнее. Включив смартфон, отрывает папку «Мнемозина» и быстро записывает все подробности кончины графини Леонтины де Виламбрез.
— Я был старухой. Я имел доступ к ее мыслям! За солдатом Первой мировой я следил снаружи, как в кино, а мысли этой старухи я слышал, как будто сидел у нее в голове.
Опал впечатлена. Он, дрожа от пережитого, продолжает:
— Это невероятно, я одновременно видел ее снаружи и слышал ее мысли изнутри.
Он встает и набирает в легкие побольше воздуху, как ныряльщик после изнурительного погружения.
— Значит, вам лучше? Вы излечились? Я избавила вас от травмы первого спуска?
Не слушая ее, он частит свое:
— Кажется, теперь я знаю, почему меня всегда отталкивал институт семьи. Вот и объяснение, почему в свои 32 года я остаюсь холостяком. И почему спасаюсь бегством, стоит в моей жизни появиться женщине. Что меня беспокоит, так это последние слова графини. Она сказала «Марсу».
— «Марсу»?
— Да, по интонации это походило на анафему.
Теперь Опал заинтригована:
— «Марсу»? Вы уверены?
— Еще я уверен в том, что это не ругательство и не место, где спрятано сокровище.
— Я обожаю загадки. Эту я, кажется, могу отгадать.
— Я вас слушаю.
— Месяцы. Если считать их на пальцах, то третий месяц — март. Он соответствует третьему, среднему пальцу левой руки. Август — восьмой месяц, соответствующий третьему, среднему пальцу правой руки [Mars-aout — «март — август» (фр.), звучит как «марс-у». — Прим. пер.]. Ваша Леонтина показала своей семейке два средних пальца — получите, мол, вот вам, а не наследство!
Рене хвалит гипнотизершу за догадливость.
— Вы хотите сказать, что перед смертью она послала их куда подальше? Госпожа графиня Леонтина де Виламбрез была шаловливой старушкой и далеко не дурой. Насколько я успел заметить, она знала толк в шутках.
Опал тоже переводит дух. Она надевает жакет и готова выключить направленный на сцену прожектор.
— Ваш гипноз — это что-то потрясающее! Оказалось, в моем мозгу спрятана машина времени. Здесь не нужны никакие технологии, топливо для этой машины — человеческое воображение.
— Я считаю, что одним вашим воображением дело не обходится. Вы получаете доступ к слишком большому количеству подробностей. И потом, вы не можете отправиться во времени куда захотите, вам доступны только те места и эпохи, которые видели ваши прежние кармы. Я права?
— Называйте это как хотите, но мне это представляется все более увлекательным. Я хочу еще!
— Уже поздно.
— Будем считать это послепродажным обслуживанием вашего спектакля.
— Вы уже получили от меня послепродажное обслуживание, хватит с вас. Вставайте.
— Всего разок!
Она удивленно смотрит на него, потом на часы.
— Меня ждут к ужину, так что…
— А вы позвоните и скажите, что возникло непредвиденное препятствие. У вас передо мной должок.
— До чего приставучий! Я не несу ответственности за события в ваших прошлых жизнях.
— Я не просто первый встречный. Я ваш первый испытуемый, ваш клиент. Не хотите же вы оставить клиента с ощущением, что он стал жертвой злоупотребления. Я обращаюсь к вам с законной просьбой, потому что хочу восстановить душевное равновесие и здоровый ночной сон. Знакомство с жизнью Леонтины немного продвинуло меня в желаемом направлении, но не настолько, чтобы снять весь стресс, вызванный жизнью Ипполита. Его смерть не была счастливой, ее тоже. Обе эти жизни плохо кончились.
— Опять будете грозить мне рассказом о своих злоключениях в социальных сетях? Злоупотребляю не я, а вы — моим терпением. Я ничего вам не должна.
— Должны — мой поруганный душевный покой. Покой, который вы нарушили, чтобы позабавить ваших зрителей.
Он разваливается в красном бархатном кресле и изображает решимость, как спортсмен, изготовившийся побить рекорд.
— Давайте я точно сформулирую свою просьбу. В этот раз я намерен открыть в коридоре дверь, соответствующую…
Он закрывает глаза и подыскивает оптимальную формулировку.
Чего попросить, чтобы точно не нарваться на неприятные переживания? Удовольствий, радости!
— Хочу исследовать жизнь, дарившую мне наивысшее удовольствие.
Опал, смирившись, просит его дышать глубже и начинает отсчет ведущих вниз ступенек. Одна, вторая, третья…